Ирина Ясина: «Дети, которые знают свою историю, никогда не будут плохими людьми»
- 1
Вы много лет читаете работы для школьного исторического конкурса, проводимого «Мемориалом».
Да, вы знаете, если взять все российские НКО и их проекты, направленные на совершенно разные вещи – образование, сохранение памяти, защиту прав человека и так далее, мой самый любимый проект – это школьный конкурс «Мемориала». Я вхожу в жюри этого конкурса уже много лет, и каждый раз я говорю себе: вот давай быстренько так, по диагонали, потому что все равно все работы похожи. Но каждый раз, каждый год у меня ничего не получается: я начинаю внимательно читать каждую работу – и не потому, что я такая тщательная и правильная, а потому, что это действительно очень интересно. Каждая работа – буквально сценарий для захватывающего фильма. Каждая человеческая судьба, про которую пишут ребята, – одновременно и слепок с нашей чудовищной российской истории ХХ века, и очень красивая, очень личная картинка.
Есть ли какие-то сюжеты и истории, которые вам запомнились?
Да, конечно. Например, из предыдущих лет мне очень сильно запомнилась работа девочки из Ростовской области. Она опросила своих односельчан, а точнее, кажется, двух из них, бывших матросами на корабле, который вез на Кубу ядерные ракеты, а потом, когда их отказались размещать, обратно. То есть это был 1962 год. И она описывает, как они сидели в трюме и страдали от дизентерии, отсутствия воздуха и еще много чего по дороге туда, потому что им нельзя было показываться наверху, и как они сидели в шезлонгах, изображая из себя туристов, по дороге обратно, а за ними летели американские самолеты. Такая история – это просто находка для любого историка, любого сценариста, любого писателя, а раскопала ее девочка-подросток. Вторая история, которая мне запомнилась, тоже из прошлых лет. Она о том, как, по-моему, украинская женщина во время войны уходила пешком с большим количеством детей на восток. Но перед тем как уходить, она заготовила огромное количество тушенки, забив какую-то свою домашнюю скотину – не помню, хряк это был или бычок, так как она понимала, что вот с этой тушенкой она с детьми не пропадет. С одной стороны, это почти комедия положений, как эта женщина с большим количеством детей и большим количеством тушенки топает на восток, а с другой – абсолютная трагедия и абсолютно истинная картина. Эта история напомнила мне тогда о моей бабушке, ее рассказы о том, как она отправилась в Казань выменивать там какие-то шелковые отрезы на картошку для своих детей – моей мамы и ее брата. И она таки выменяла два мешка картошки и поехала с ними обратно на поезде. А бабушка моя была ростом 164 сантиметра и весом, ну, килограммов 55 максимум. Как эта худенькая, хрупкая женщина волокла на себе два мешка картошки, представить невозможно. Но она таки это делала. А в этом году совершенно фантастические дневники, в которых описываются события Первой мировой войны и которые анализируют праправнуки людей, эти дневники оставивших. И в этих дневниках сквозит такая щемящая печаль об ушедшем нормальном житие, что она передается праправнукам, потому что ведь в советское время мы не особо про эту войну говорили и забывали, что там погибали наши деды и прадеды.
Сейчас в конкурсе принимает участие поколение детей, которые родились в конце 90-х, и часто говорят, что для них что ХХ век, что Средневековье – очень оторванная история, не имеющая к ним никакого отношения. Так ли это?
Нет, это очень личные эмоциональные истории. Потому что даже если дети описывают жизнь какого-то незнакомого им человека, который умер до их рождения, или чьей-то бабушки, прабабушки, то после того как они проживают со своим персонажем некоторое количество личного времени, он становится им родным. Поэтому, конечно, это будут дети и, надеюсь, в свою очередь их дети, которые будут воспринимать историю ХХ века не как Средневековье. Хотя такая проблема понятна в общем-то даже чисто хронологически. Вот я родилась через 19 лет после окончания Второй мировой войны, и она для меня близкая, понятная, трагическая, потому что я застала бабушку, которая потеряла на войне мужа и брата, я застала ее рассказы о том, каким был мой дед. Но если посчитать, через сколько лет я родилась после Гражданской или Первой мировой войны, то это для меня уже действительно Средневековье. Вот это количество поколений, которое проходит, естественным образом затирает что-то. Поэтому когда молодые редакторы телеканала «Дождь» задают вопрос о ленинградской блокаде, я, честно говоря, не вижу в этом ничего крамольного просто потому, что для этих молодых людей эта война оторвана более чем на два поколения, они не застали живых родственников, которые прошли через это страшное испытание. Поэтому нужно понять и скорее к себе обратить упреки и себе говорить, что они не знают того, что нам кажется очень важным.
А есть какие-то темы или болевые исторические точки, которые из года в год оказываются в работах?
Да, конечно. В основном, это раскулачивание, очень больная тема, особенно учитывая, что дети, как правило, из регионов, и там вся память об этом еще жива. Конечно, это репрессии 1930-х годов. Но в то же время все больше работ, что мне кажется очень важным, касается, например, Афганской войны. В прошлом году была замечательная работа девочки из Волгограда – она писала о своем отце, который не сумел, скажем так, пережить посттравматический синдром после того, как вернулся из Афгана, где воевал и, по всей видимости, убивал. Писала о том, каким он пришел, человек с больной душой, как спился, как не выходил из психоневрологических больниц. В общем, это было очень тяжело. Но она пишет о своем отце, который на самом деле мой ровесник или даже немного моложе, и меня это очень тронуло. В этом году тоже есть работы об отцах, воевавших в Афгане и Чечне, и конечно, таких работ с течением времени будет все больше. И это очень правильно, потому что мы, взрослые люди, очень мало занимаемся осмыслением этих войн, а уж тем более не занимаются этим наши вожди, которые так любят гордиться собственной историей, даже когда ее надо стыдиться.
Вы вспоминаете работы школьников из регионов. А московские школьники участвуют в проекте?
Вы знаете, за все годы лично мне попались буквально одна-две работы из Москвы и Петербурга. Вот в этом году была прислана очень симпатичная работа из Московской области о колхозном детском доме, который был создан самим колхозниками после того, как их район был освобожден после очень непродолжительного, но, тем не менее, захвата гитлеровцами. Но московские и питерские школьники просто живут в более быстром мире, который, наверное, им не позволяет на два месяца отвлечься от подготовки к чему-то и заняться скрупулезным, исследовательским, историческим трудом. Столичная жизнь заставляет обращать внимание на более мелкие формы труда. То есть сочинение написать – да, исследование – уже некогда. Хотя я знаю в Москве изумительные школы, в которых дети, скажем так, знают свою историю.
Последние годы на историю накладывается все больше официальных рамок – единая концепция, патриотическое воспитание, сакрализация разных событий. Это отражается на школьных работах?
Вы знаете, нет. Я помню, как, наверное, в позапрошлом году Ирина Щербакова, главный организатор этого конкурса, переживала и у нее было впечатление, что работ стало меньше и они слабее. Но в этом году работы потрясающие. Мне даже неудобно было ставить четверки, потому что были блестящие аналитические работы, очень часто личные. А кроме того, я помню чудесную работу девятиклассника из Воронежской области, который описывает историю своей семьи, еще при Александре III уехавшей в Туркменистан поднимать голодную степь. Мы-то в советское время думали, что голодную степь поднимали комсомольцы, однако нет, основные каналы прокладывали при Александре III. Семья этого мальчика принимала довольно активное участие в так называемой борьбе с басмачами в период Гражданской войны, это где-то 1921 год. И девятиклассник пишет, как, по легендам, его предок буквально расстреливал из пулемета убегающий двор и гарем бухарского хана. При этом у мальчика полная каша в голове, потому что с одной стороны это какой-то его прадед, то есть член семьи, про которого плохо писать не надо, но по гарему-то стрелять тоже нехорошо. Это то же самое, как когда мы говорим нашим детям: «Посмотри “Неуловимых мстителей”! Классный фильм», а его герои в общем-то воевали на стороне тех, кого мы сейчас осуждаем, тех, кто взрывал храмы, расстреливал священников и много чего плохого делал. Это противоречие не стирается, и мальчик смешно выпутывается из ситуации, говоря, что он вообще не знает, был ли этот бухарский хан, потому что история кажется ему невероятной.
То есть официальная подача истории перестает влиять, когда человек пытается индивидуально осмыслить то, что хранит его историческая память?
Конечно. Тем более, я много вижу учителей, которые приезжают вместе со школьниками на вручение премий. Это не зашоренные люди, они глубоко погружены в свою тему, тему исторического просвещения новых поколений, и им очень трудно что-то внушить. Такие люди буквально соль земли, и они, конечно, много вкладывают в эти работы, исследования о российском ХХ веке, о том, что с нами тогда происходило и что, я верю, оказывает большое влияние на нашу сегодняшнюю жизнь. И рядом с ними трогательные, совсем юные школьники. Эти дети, которые знают свою историю, никогда не будут плохими людьми.
Фото: www.svoboda.org
В рамках Всероссийского конкурса исследовательский работ старшеклассников Фонд Егора Гайдара проводит 26 апреля исторический уик-энд для победителей на тему «Можно ли было избежать кризиса октября 1993 года?».